Умер Яков Коган – один из тех поэтов, или, если угодно, бардов, имена которых, нравится это кому-то или нет, не вычеркнешь ни из истории авторской песни, ни из русской поэзии, ни из народной памяти. Умер Яков Коган – необычайно жесткий, замкнутый, колючий, резкий и одновременно до невозможного добрый, ранимый, наивный, искренний и открытый. В общем, такой, каким и полагается быть настоящему поэту.
Впервые я услышал его имя в конце 1970-х годов, когда мальчишкой начал бегать по редакционным коридорам со своими виршами. Ему было тогда 26 лет, он уже обладал поистине всесоюзной известностью, но одновременно успел к этому времени вдрызг поругаться со всеми литературными мэтрами в Баку, Москве и в столицах половины союзных республик, и потому его наотрез отказывались печатать в журналах и газетах.
Эти же мэтры любили за глаза отпускать по его поводу самые разные шуточки, тщательно перебирали огрехи тех или иных его строф. У меня ушло какое-то время на то, чтобы время понять, во-первых, сам факт, что они помнят наизусть столько его стихов, говорит о том, что это и есть настоящая поэзия, "поэзия нетто". А, во-вторых, дело не только и не столько в неуживчивом Яшином характере, сколько в элементарной зависти - вся эта бранжа понимала, что им так и такое написать никогда не дано.
И дело было опять-таки не только и не столько в силе поэтического таланта Когана – многие из его недоброжелателей обладали даром не меньшей силы. Но у них не было главного – его искренности, его обнаженности нерва, а именно это и составляет суть настоящей поэзии.
Да, его не печатали, но к этому времени его песни уже пели почти повсюду, в любой молодежной компании, а на любом его концерте в зале было не только не присесть, но порой и не протолкнуться.
Если верить легенде, свою первую песню Яков Коган написал в 14 лет. Дальше было участие в той самой легендарной бакинской команде КВН во главе с Юлием Гусманом, учеба на инженера в Азинефтехиме и МЭИ, работа в Бакинском ТЮЗе, где он был не только актером, но и автором песен ко многим спектаклям, которые – во многом благодаря этим песням – тут же становились событиями в культурной жизни Баку, да и не только Баку.
Все объяснялось просто: к какому бы спектаклю он ни писал эти песни, о какой бы эпохе в них не шла речь, он писал их о себе, выражая свое собственное мироощущение, свое жизненное кредо, свое время и, одновременно, отвечая тем, кто пытался за спиной облаять его и его стихи. Поэтому, например, для того, чтобы, затаив дыхание, слушать его "Менестреля", были совсем не обязательны декорации и бутафория спектакля "Робин Гуд":
Меня не спешить, не убить, Не сдернуть со стены. Я – менестрель. И, стало быть, Отродье сатаны. Мещане мелют языком, Вопит моя родня. Священник крестится тайком, Завидевши меня… …Из утра в ночь, из ночи в день Я проношу стихи. А ты, глухой, что ни надень, Останешься глухим. И ты, слепой, совсем слепой, Хоть и надел очки – А все ж зияют пустотой Бездонные зрачки.
….Я – враг ваш. Но настанет час, - Презрев земную твердь, Я вознесусь в последний раз, И это будет – смерть. Но я-то знаю: смерти нет Тому, кто чист душой, И для кого-то вспыхнет свет Поэзии святой. Пробьется в ком-то - в день любой Среди любых земель, Мое призванье – быть собой. И имя – Менестрель!
Многие стихи и песни Когана неразрывно связаны с Баку - городом, в котором он прожил большую часть жизни и который до беспамятства любил. К примеру, только бакинец, спешивший на рассвете утром на работу или в школу, может по-настоящему оценить всю поэтическую точность и красоту вот таких строк:
Подули ветры с южной стороны, Своим прикосновением тревожа. От их тепла мороз идет по коже, От их тепла мороз идет по коже И двери в корчах начинают ныть. Крадутся тихо тени вдоль стены, Нос фонаря к ночному небу задран. Подули ветры с южной стороны, А это значит – наступило завтра…
Ну, как забудешь песню, написанную как раз в те дни, когда на бакинских улицах вдруг начали убирать трамвайные рельсы:
Когда трамваи отживут, Их безболезненно заменят, Не помышляя об измене, И на покой переведут. Но вот в усталой тишине, Озоном вспрыскивая воздух, На проводах теряя звезды, Он приближается ко мне… Рассыпь негромкий голос свой, Он для меня звучит побудкой Послушай, друг, постой, побудь-ка Перед окном на мостовой…
И в финале уже совсем пронзительно:
…Но я забыл – вот незадача! – Бежишь по кругу ты всегда. По жесткому – всегда! И проберет мороз по коже: Как на трамваи мы похожи! И нас заменят без труда…
Была в его стихах и некая высшая психологическая точность, заставлявшая примеривать многие их строки на себя:
Кто скажет "Мужчины не плачут!" - не мудр. Мне все же, ей Богу, виднее. Но слезы текут не наружу, а внутрь, А это – намного больнее.
Уже потом я познакомился с Коганом лично, и в первый вечер нашего знакомства мы всю ночь проходили по Баку, читая друг другу стихи и время от времени отхлебывая из горлышка вино "Чинар". Уже тогда я понял о нем главное: долговязый, худой, он не только внешне, но и внутренне, как и другой его знаменитый поэт-однофамилец, состоял из углов и бросался из крайности в крайность. Дружить – значит дружить, ненавидеть – так ненавидеть, заниматься чем-то – так до последней клеточки тела. Но главное, что тогда я даже не понял, а ощутил – в нем не было ни грана фальши. А потому не было ни грана фальши и в его стихах, большинство из которых представляют собой самое чистое самородное поэтическое золото, какое только может быть. Его стихи и песни напоминали о тех самых высоких представлениях о любви, дружбе, готовности к самопожертвованию, к которым почти, особенно, в юности втайне стремятся, но к которым, увы, мало кому удается приблизиться. Вероятно, именно поэтому они вызывали такой отклик в Баку, Москве, Киеве, Новосибирске – словом, где бы Коган ни выступал. А потому он имел полное право сказать:
Жила-была моя душа И многих грела. И не имела ни шиша – Такое дело. Она хотела все успеть. Она горела. Она желала песни петь. И, кстати, - пела. …Меня кусочек небольшой От предков звонкий, Она мечтала быть душой, А не душонкой…
И почему-то вслед за этим сразу вспоминаются, стихи, которые, думается, найдут отклик у каждого:
Ах ты, жизнь моя, - тетрадочка в линейку: Все бело, лишь буквы выстроились дружно. Я еще не видел жизни на копейку – А за жизнь уже расплачиваться нужно! Что же делать – надо вывернуть карманы. Может звякнет об пол мелкая монетка? Заплачу за все и выйду из тумана. Что надумала, прекрасная кокетка?! Я уверен – с вами будет все в порядке! Ах, ничто не стоит нервов и покоя… И запишется в судьбе мой тетрадке Что-нибудь не очень скорбное такое…
Их много, очень много великолепных когановских песен, которые останутся в памяти у многих людей его, и хочется верить, не только его поколения. Я говорю сейчас о таких песнях, как "так вам интересно, как жиля, как был…", "Арманда", "Песня о песне", "Сон семилетнего", "Театр Марионеток" и др.
К концу 1980-х годов Яков Коган был уже дважды лауреатом Грушинского фестиваля авторской песни, обладателем множества других наград, по большому счету, живым классиком и мэтром этого жанра.
Репатриация в Израиль была для него, как и для многих из нас болезненным и естественным шагом одновременно. Болезненным – поскольку, как уже было сказано, он был связан с Баку тысячами неразрывных нитей. Естественным – поскольку всегда остро чувствовал свое еврейство, но, скорее, именно так, как чувствуют его евреи, живущие вдали от Израиля. Не случайно он сам порой называл себя "Вечным жидом", и в итоге написал об этом песню:
Одним рассветом ранним. Забыл, какого дня, Мне снился странный странник, Похожий на меня. Такой же был он тощий, И желтый, как лимон, И немощные мощи Тащил спокойно он. …Но говори ноги И пыльное рванье: Он – подданный дороги, Он – служащий ее. И милости ен прсоит Он ни в каком дому. В себе секрет он носит , Известный лишь ему…
Его отношение к Израилю, безусловно, было неоднозначным, и это чувствуется по стихам. Он то признавался ему в любви, то выплескивал обиду за то, что многие его надежды так и не сбылись. Но именно в Израиле вышел его первый поэтический сборник "Небо – выше", считающийся раритетом, и, думаю, он это оценил.
Сегодня многие строки из этой книги воспринимаются как завещание:
Желаю вам счастливого пути! Мои друзья, моя надежда, вера. Без сожаленья открываю двери – Желаю вам счастливого пути! Меня водой поили из горсти В минуты мрака, слабости и жажды, И я был счастлив с вами не однажды - Желаю вам счастливого пути!..
И мне не остается ничего другого, как уже отнести к самому Когану его строки на смерть Ю. Карумидзе:
Я просто не понял, когда мне сказали, И не понимаю сейчас. Что, разве мы с вами стоим на вокзале, И поезд уйдет через час? Не дай вам Господь знать такие уходы! Имею их полный мешок. Но я не заметил, за прошлые годы, Чтобы вовремя поезд ушел…
Все и в самом деле так. И на самом деле хочется говорить и писать обо всем этом по другому. Но я прекрасно помню, как резко Яша реагировал, когда кто-либо игнорировал его личное мнение или просьбу. А в той давней, написанной больше тридцати лет назад песне просьба была однозначна:
Возрадуйтесь, скитальцы, Как кошельком звеня, Судьба кривые пальцы Возложит на меня. Польются звуки ада, Закроются глаза. Пожалуйста, не надо… Не надо, я сказал!
Ладно, Яша не буду. Не хотелось бы, чтобы ты обиделся за все, что тут написано. Ведь если обидишься – уже не помиримся…
Автор: Петр Люкимсон
Источник: www.vestikavkaza.ru
=========================================================
Вечером в среду, 22 апреля, умер известный израильский бард Яков Коган. Ему был 61 год.
По словам друзей, в субботу 18 апреля, Якова Когана в тяжелом состоянии бригада скорой помощи доставила в больницу "А-Эмек" в Афуле. Вскоре его состояние улучшилось, но затем ему стало хуже, и вечером в среду он скончался.
=========================================================