Что писал бард Александр Городницкий о Сахалине, Колыме и Тихом океане
Мэтр авторской песни Александр Городницкий — один из «последних могикан» поколения поющих поэтов, в котором были Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Юрий Визбор. Кто не слышал его «Атлантов», «Парусов «Крузенштерна», «Перекатов», «Над Канадой небо синее»? Геологическая судьба провела Городницкого через весь мир — от Африки до Америки, от Сибири до подводных руин Атлантиды. И отовсюду он привозил новые стихи и песни. Не стал исключением и Дальний Восток. В день рождения Александра Моисеевича DV вспоминает о его дальневосточных маршрутах и строках
От Туруханского края до океанского дна
Александр Городницкий родился в Ленинграде 20 марта 1933 года. Ребёнком пережил первую блокадную зиму, после чего был эвакуирован по Дороге жизни в Омск. В конце войны семья вернулась в Ленинград. Окончив Ленинградский горный институт, Городницкий стал геофизиком. Работал в НИИ геологии Арктики, позже — в Институте океанологии имени Ширшова. Искал руды в енисейской экспедиции, участвовал в многочисленных морских научных походах — от Канады и Австралии до Африки и Крайнего Севера. Погружался на дно Атлантического и Тихого океанов, бывал на Северном полюсе и в Антарктиде…
Редкий случай: он сумел реализоваться и как учёный, и как поющий поэт, успешно объединив в себе физика и лирика.
Песни начал писать в конце 50-х, в экспедициях по знаменитому Туруханскому краю (ныне Туруханский район в северной части Красноярского края). Заметное влияние на их тематику и стилистику оказал местный контингент — рабочими в геологические партии зачастую нанимались бичи, бывшие заключённые… Позже Городницкий рассказывал: «Блатные песни я никогда не любил и сейчас не люблю. А вот песни заключённых — это другое… Это люди, которые под гнётом, люди, которые в неволе… Великие песни — „Ванинский порт“, „Идут на север срока огромные“, „Песня про чёрные сухари“, „Голубые снега“… Я начинал с подражания этим песням». Молодой геолог исполнял их у костра, порой даже не сообщая о своём авторстве. Так песни уходили в народ: «Перекаты», «Снег», «Песня полярных лётчиков» и другие.
«От злой тоски не матерись…»
Пожалуй, самой легендарной песней этого периода стала «На материк» («От злой тоски не матерись…»). «Я написал её в Туруханском крае в 1960 году как подражание зэковским песням, которых наслушался к тому времени уже немало. Песня, видимо, прижилась.
Уже на следующий год во время полевых работ, после какого-то сабантуя, наши рабочие, среди которых бывшие зэки составляли немалую часть, слегка подвыпив, стали петь старые лагерные песни и, к моему удивлению, спели эту мою, — вспоминал много лет спустя автор. — Поскольку был я ещё молод, глуп и тщеславен, то немедленно заявил о своём авторстве. Вот этого-то, оказывается, и нельзя было делать. Всё, что было мне сказано в ответ, практически на русский язык не переводится, а то, что переводится, может быть сведено к одной лаконичной фразе: «Ещё раз скажешь, что твоя, — пришьём». Угроза была совсем не шуточной — народ в тех краях подбирался серьёзный. «Да за такую песню, — кричали они мне, — надо всю жизнь страдать в зоне! Чтобы ты, фраер с материка, да такую песню придумал? Наша песня, всегда была нашей, понял?» Нашлись даже очевидцы, которые «собственными ушами» слышали эту песню в сороковые в лагерях под Норильском".
Обманулся даже писатель (кстати, как и Городницкий, геофизик по профессии и романтик по духу) Олег Куваев. В знаменитом романе «Территория», вышедшем в 1974 году, он описывал прощание заполярного чукотского Певека (в книге — Посёлок) с летом: «В пять-шесть утра по обычаю давних времён все собирались на полосе гальки у моря. Океан перекатывал тяжёлые валы, будто отлитые из шинной резины… Поднятые воротники меховых курток, помятые невыспавшиеся лица, пущенная по кругу бутылка со спиртом. На рейде раздавался сиплый рёв ледокола. К нему присоединялись высокие голоса океанских дизель-электроходов. Уходил последний караван судов. Корабли прощались с Посёлком. На берегу слабо тукали выстрелы, взлетали ракеты, шапки, летели в море недопитые бутылки. Так начиналась зима». Местный поэт не без влияния блатной лирики изложил настроение в строках:
От злой тоски не матерись Сегодня ты без спирта пьян: На материк, на материк Ушёл последний караван.
(между тем действие «Территории» происходит в конце 40-х — начале 50-х, то есть раньше времени написания песни).
Ещё позже, в 80-х, Городницкому на Кольском полуострове даже показали могилу некоего безвестного арестанта — будто бы автора песни «На материк». Пояснив: «Тут он сидел, тут его и пришили».
«Мы одни лишь — на восток»
Есть у Городницкого песни о геологах, о лётчиках, о моряках, о городах и островах, где автору доводилось бывать. Это своего рода рифмованный лирический путевой дневник и одновременно учебник географии от Городницкого. Немало страниц в нём отведено Дальнему Востоку — Ледовитому океану, Сахалину, Берингову и Охотскому морям, Владивостоку, Магадану, где Городницкий встречался со знаменитым певцом, бывшим колымским заключённым Вадимом Козиным…
О Владивостоке:
У края Земли сижу взаперти, Мой стол без еды, а окна без стёкол, Сирены поют, и ветер свистит, И дождь моросит над Владивостоком.
О Курилах:
Там волна стирает камень, Закипая в пене, Там сырую соль комками Смахивают с губ, Там внизу под облаками Шторм гудит осенний, Там стоит над облаками Остров Итуруп…
Об Арктике:
Ох, и дурни мы, ох, и лапти мы, И куда же это мы? Море Карское, море Лаптевых, После — устье Колымы. Не давайте мне всю Вселенную. Дайте солнца на часок. А птицы все — на юг, а люди все — на юг, Мы одни лишь — на восток.
В 1970-х во Владивостоке Городницкий побывал в гостях у знаменитого капитана и художника Павла Куянцева (1912−1997) и вскоре написал:
…Художник Куянцев — он был капитаном, И море — его постоянная тема. Две вещи он может писать неустанно: Простор океана и женское тело… Упрятаны в папки его акварели, Полны необъятного солнца и ветра, И я закрываю глаза — неужели Бывает вода столь различного цвета?
Вулканы, женщины и советская печать
В воспоминаниях Александра Городницкого «И вблизи, и вдали» — немало дальневосточных сюжетов. Приведём несколько из них.
История первая. «…Главным портом захода в этом охотоморском рейсе был Магадан… За четыре дня нашего пребывания в этом городе с трагической и тёмной историей местная общественность была взбудоражена трагикомическим событием. В местной газете „Магаданская правда“ — органе обкома и горкома — была помещена большая передовая статья, посвящённая визиту тогдашнего председателя президиума Верховного Совета А.И. Микояна в дружественную Индию. Об этом возвещал набранный крупным шрифтом на первой полосе заголовок: „Пребывание А.И. Микояна в Дели“. Беда, однако, состояла в том, что из-за досадной опечатки в слове „пребывание“ вместо буквы „р“ пропечаталась буква „о“. Главного редактора немедленно сняли с должности и исключили из партии. От более жёстких репрессий его спасло, по-видимому, то, что дальше Магадана всё равно ехать некуда».
История вторая. «Несколько лет назад на острове Кунашир, где расположен грозный современный вулкан с обманчиво-ласковым именем Тятя, местные жители поведали мне весьма поучительную историю, довольно точно отображающую возможности современной вулканологической науки.
У них в Южно-Курильске выступал как-то один из известнейших наших вулканологов, профессор, доктор наук, автор многих книг о вулканах. Он рассказывал о признаках, по которым можно опознать угрозу близкого извержения. Лекция прошла с большим успехом. После лекции заинтересованные слушатели спросили у профессора, когда, по данным науки, можно ожидать извержения вулкана Тятя. Вопрос, сами понимаете, не праздный: вулкан — вот он, из окна виден. Лектор успокоил собравшихся, обстоятельно разъяснив, что следующего извержения следует ожидать не ранее чем через сто лет. Все, довольные, разошлись по домам, а на следующее утро неожиданно началось сильное извержение Тяти, и в первых рядах бегущих видели уважаемого профессора. Как же предсказать столь внезапные катастрофы? Для этого необходимо изучить связь вулканической деятельности с движением плит…"
История третья. «Двухмесячные работы в осеннем Охотском море с его неожиданными ветрами и туманами, с сильными <> приливо-отливными течениями в Пенжинской губе оказались нелёгкими… Вторую половину экспедиции мне довелось проплавать на другом судне — «Румб». В конце августа мы зашли заправиться водой и топливом на остров Спафарьева, где располагался крабзавод, на котором работало несколько сот вербованных женщин. Было раннее утро, когда мы подошли к безлюдному пирсу. Двое заспанных работяг приняли наши швартовые. Я стоял на правом крыле мостика, неподалёку от командира, капитана III ранга Мишкина, когда мы заметили три странные, одинаковые с виду, но разной величины, как матрёшки, фигуры, медленно двигавшиеся вдоль пирса к борту судна… Оказалось, что это женщины, одетые совершенно одинаково — в резиновые сапоги, ватники и тёплые, серого цвета, головные платки. «Эй, командир, — неожиданно сильным и низким голосом крикнула самая высокая из них. — Я предзавкома местного. Девочки у нас тут целый месяц света белого не видят, на путине вкалывают, а мужиков нет. Так что я тебе предлагаю всех своих морячков уволить прямо сейчас до завтра, а мы по такому случаю выходной объявим». Командир Мишкин был человеком решительным и настоящим боевым офицером, способным быстро принимать решения в критической обстановке. «Отдать носовой», — скомандовал он упавшим голосом. И мы пошли обратно в море без воды и топлива. «Да, Саня, — делился он со мной, — вовремя спохватились. Ты что, у меня весь экипаж двадцать два человека — на части же разорвут!»
Текст: Василий Авченко
Источник: dv.land